Суворов Александр Васильевич
доктор психологических наук,
действительный член Международной академии информатизации при ООН
действительный член Международной академии информатизации при ООН
Электронная почта:
asuvorov@yandex.ru
asuvorov@yandex.ru
Присоединяйтесь к сообществу Александра Суворова в Facebook
Александр Суворов в Живом Журнале
Рождество в подворье «Благодать»
9 декабря отец Мелитон сообщил мне радостной SMS, что назначен иеромонахом в Кинешемско-Палехскую епархию служить в Кресто-Воздвиженском храме, строить монастырское подворье и два новых храма, а также опекать Кинешемский и Заволжский детские дома. 28 декабря мы с моим другом, психоаналитиком Любой, окончательно договорились о поездке в Воробьецово на Рождество с 4 по 8 января.
1 января вечером пришла SMS от отца Мелитона, в которой он от имени всех насельников подворья «благодать» поздравлял своих многочисленных друзей с Новым годом и приглашал на первое богослужение 7 января в новом храме Сергия Радонежского. Я очень удивился, когда он успел построить один из двух новых храмов. Вечером 4 января он рассказал, что в четырёх километрах от Воробьецова, в посёлке Долматовском, в 1910 году построили храм, разрушенный при Хрущёве. В трёхэтажном здании разместили обычную, не воскресную, школу, а в уцелевшей части храма — клуб, который находится там и сейчас. Школу пять лет назад закрыли за малокомплектностью, — в ней на тот момент было всего 12 учеников, — и теперь в ней на втором этаже с 7 января начнёт действовать храм Сергия Радонежского, а во всём здании предполагается разместить различные мастерские, — что-то вроде дома детского и юношеского творчества для местных инвалидов, особенно детей.
Когда я разослал дневник предыдущей поездки под заголовком «Скит отца Мелитона», помощница отца Мелитона Ольга предложила назвать подворье «Благодать». Остальные насельники это поддержали, так что теперь... 4 января мы с Любой выехали на её машине примерно в 12:30. Ехали благополучно, без пробок, но всё равно очень долго, добрались где-то к 22:00. При подъезде к подворью немилосердно трясло, и это едва не стоило моему органайзеру жизни, что выяснилось ночью, когда я сунулся к нему на сон грядущий сделать кое-какие записи. Оказалось, что не работает режим редактирования. Набираю текст, и только нажму пробел, как текст исчезает. У меня на карте памяти есть копия флэшдиска, я осторожно скопировал её, перезагрузился командой, заменяющей кнопку Reset, и, слава Богу, всё заработало... Полночи пронервничал... Хоть бы на обратном пути в Москву довезти Пронто живым...
(Всё в порядке, на неровностях Люба старалась ехать помедленнее. На обратном пути я не столько читал, сколько играл с функцией компаса. Включил звук, калибровал компас, поворачивая Пронто на 360 градусов, — при этом динамик отчётливо вибрировал, щёлкая, — затем специальной командой узнавал, куда мы едем, в каком направлении... Правда, вряд ли информация была точной: в машине работало два источника магнитного поля — двигатель и магнитола. Для точной информации компаса нужно быть от них минимум в полутора метрах, а я — на переднем пассажирском сиденье, ближе.)
Встретили нас очень радушно, как обычно у отца Мелитона. Накормили поздним ужином. Тут Рита, помощница отца Мелитона из Сергиева Посада, с которой я познакомился ещё во время паломничества в Геленджик.
Уже распрощались на ночь. Прежде чем лечь, я направился в туалет, но при выходе в коридор споткнулся, упал и сильно разбился, особенно лоб. Ну и колени... В итоге жуткий переполох, раны обработали каким-то специальным клеем. (5 января мне сказали, крайне удивив, что это был клей BF, и врач, которому звонил отец Мелитон, такую терапию одобрил: мол, если кровотечение остановили этим клеем, больше делать ничего не надо, — у него бактерицидные свойства, остаётся ждать естественного засыхания раны.) А тут ещё с Пронто неприятность... Не спал всю ночь. Все поехали в Кресто-Воздвиженский храм на воскресную службу. Я, конечно, остался дома с сербом Сименом, который чуть старше меня (62 года). Лоб сочился Сукровицей, умываться мне запретили. Кое-как обтёрся влажными салфетками. После травмы я спросил отца Мелитона, что всё это значит. В смысле, что бы ни происходило, всё да к чему-нибудь. Примета — не примета, но некая причинно-следственная зависимость, пусть и неведомая нам.
Отец Мелитон всё истолковывает в лучшую сторону. Моё кровавое злоключение истолковал в смысле каких-то грядущих расширенных возможностей, и, уж во всяком случае, — сказал отец Мелитон, — я принял на себя все возможные сегодняшние шишки Олега. (Олег сообщил, что сегодня собрался в горы, — он с невестой уехал 3 января на Рождественские каникулы в Туапсе.)
Заходила мама отца Мелитона, Тамара Михайловна. Сообщила, что вечером приедет слепая Ольга-певчая с Максимом, помощником отца Мелитона из Сергиева Посада. Максиму я буду рад... Отец Мелитон после службы к этой новости добавил, что вечером должны появиться и супруги Вероника и Вячеслав Леонтьевы, с мамой Вероники. Старые знакомые. Вечером мы с отцом Мелитоном посчитали, сколько собралось нас всего. Вместе с родителями отца Мелитона вышло — 21 человек. Ну, в храме при детдоме слепоглухих собиралось народу и побольше.
4 января на вечерней молитве после ужина отец Мелитон сунул мне молитвослов «Молитвы на сон грядущий». И ещё «Утренние молитвы». По Брайлю, в издании московского издательства общества слепых «Логос». Я ночью почитал... Тамара Михайловна ут6ом показала мне ещё молитвословы, — «Всенощная», «Литургия». Ничего подобного я раньше не читал. Тамара Михайловна сказала, что всё это принадлежит той самой слепой певчей Ольге из Минска.
Почитать молитвословы, как говорится, «для расширения сознания» — для общего кругозора, — можно. Но всё это мне, мягко говоря, чуждо.
Во-первых, церковно-славянский язык. До крайности непривычно и чуждо, всё же лучше нормальный русский синодальный перевод. Во-вторых и главных — содержание. Чего просят у Бога? «Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене твоего ради».
«От сна восстав, благодарю Тя, Святая Троице, яко многия ради твоея благости и долготерпения не прогневался еси на мя, лениваго и грешнаго, ниже погубил мя еси со беззаконьми моими; но человеколюбствовал еси обычно и в нечаянии лежащего воздвигл мя еси, во еже утреневати и славословити Державу Твою».
Короче, прости мне грехи и беззакония мои, и... позволь грешить бесконечно. Вот уж именно: не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься. При этом, Господи, считай меня человеком — будь человеколюбив. А не насквозь порочным и лицемерным существом, спекулирующим на бесконечном долготерпении и всепрощении.
Так я понял. Впрочем, не дочитал... Наверное, и другое просят, но убеждаться в этом, сквозь церковно-славянский язык продираясь... Нет, я лучше почитаю «Начала христианской психологии» Б.С.Братуся и его соавторов. Да и вообще мне всегда претило отношение к Богу как той инстанции, у которой чего-то вымаливают. Потому и не хочу молиться — молить, вымаливать, выпрашивать, да ещё по печатной шпаргалке-молитвослову. Не молиться, а беседовать, может быть, и спорить, — во всяком случае, быть в диалоге. А роль просителя в предбаннике чиновника — унижает.
И я всегда ненавидел это словосочетание — «раб Божий». Я в душевной зависимости от своего названного сына Олега, ну оно и понятно, любящие всегда зависят от любимых. Его внимания всегда жду, готов и вымаливать. Была зависимость от никотина, — курил, — но сумел бросить, избавиться. А культ рабства... Ещё чего не хватало... Диалог творца с творцом — ну, с персонифицированной идеей творчества, — другое дело. Или диалог любящего — с идеей любви как таковой...
Сама идея обожествления мне всегда была чужда. Всегда удивлялся: зачем обожествлять творчество, вместо того, чтобы творить? Зачем обожествлять любовь, вместо того, чтобы любить? Но тут и библия на моей стороне. Первейшая заповедь — «не сотвори себе кумира». Против идолопоклонства. А идолом может быть не только икона или статуя, но и гены папы с мамой, и рефлексы головного мозга, и информация как таковая, и вообще наука, — такой вид идолопоклонства называется сциентизмом. Обожествлять можно что угодно, кого угодно, в том числе, особенно опасно, вождей, фюреров, — вот и к фашизму приехали...
Я сказал отцу Мелитону, что понял, кто я такой. Я — сочувствующий. Сочувствующий Богу, от имени которого уверенно вещают все, кому не лень. Все-то за него знают абсолютно точно, чего он хочет, что одобряет, а чего не одобряет... Как за ребёмка дедушка лучше знает, хочет он п~исать или нет. Бедный Бог!
(Кстати, я заметил, что трехлетнего Данилку слишком много таскают на руках. И когда мне сказали, что Данилка хочет со мной поздороваться, я попросил: пусть он делает это с пола, а не с рук. Тот и рад стараться: долго обеими ручонками сжимал и тряс мою правую руку. А когда его, как котёнка, мне совали на руках, под мышки, ему было не до меня, — дрыгал ножонками и старался освободиться. Понимаю... Мне в детстве тоже это очень не нравилось. Было неудобно, и даже больно.)
Отец Мелитон засмеялся:
— Бог тебе тоже сочувствует.
— Ага, — иронически поддержал я, — полная взаимность...
Вот об этом одно из моих стихотворений:
Бог — не отгадчик нелепых загадок.
Глупо молить: «Наведи нам порядок!»
Богу Вселенских довольно забот;
Вот он и выдал нам кучу свобод.
Мол, шевелите мозгами! Иначе
Так и придётся мне вечно вас нянчить.
Мудрость благая Всевышнего в том,
Люди своим чтобы жили умом.
Ветер Истории дует сквозь окна.
Вновь преподносит жестокий урок нам.
Ветер Истории?.. Сами глупцы:
Собственной жизни безумной творцы.
9 июня 1992
Ураганный ветер прорывался сквозь закрытые окна квартиры. И я вспомнил образ то ли Маркса, то ли Энгельса, который Михаил Александрович Лифшиц сделал заголовком одной из своих статей, — «Ветер истории».
Однажды Эвальд Васильевич Ильенков пришёл к нам, слепоглухим студентам, и поделился:
— Сегодня я писал рецензию на одну очень хорошую книгу. Автор — стилист ранга Добролюбова, не меньше.
Вскоре он познакомил нас с автором, привёл его к нам — Михаила Александровича Лифшица. Книга, которую Ильенков рецензировал — сборник статей Михаила Александровича «Карл Маркс, искусство и общественный идеал». По выбору самого Лифшица для нас перепечатали по Брайлю две статьи оттуда, в том числе «Ветер истории», а название второй не помню, но что-то против «масскультуры».
В 1984 году в издательстве «Искусство» вышел в свет однотомник работ Эвальда Васильевича, подготовленный Михаилом Александровичем и озаглавленный им весьма похоже на тот его сборник: «Искусство и коммунистический идеал». Лифшиц написал для этого посмертного издания работ Ильенкова замечательное предисловие. А заголовки... Вот так аукнулись эхом. Наверное, Михаил Александрович, выбирая название для посмертного сборника работ Ильенкова, вполне сознательно намекнул на собственный сборник, который Ильенков рецензировал лет за десять с лишним до того...
После ужина 5 января поговорил с Максимом Анатольевичем Селюниным. Я объяснял ему «покойницкую» сторону слепоглухоты, то, что слепоглухие вынуждены ждать, пока их навестят, пока куда-то сопроводят, что-то переведут... До Максима не доходило, что это не обязательно означает личностную неполноценность. Я личностно полноценен, но физически повышенно зависим, и в этом смысле — «покойник», то есть прозябаю, многого не могу без посторонней помощи. Вот сижу тут, кругом много народу, но пока никто не подойдёт и не начнёт со мной беседовать — я в пустоте, прозябаю. С моей личностной полноценностью это никак не связано, а связано с глубокой сенсорной депривацией.
Максим назвал это жалобами. До него не доходит, что на самом деле это — просто беспощадно ясное понимание реальной ситуации. И нельзя иначе, потому что только так можно решать проблемы по мере их поступления. Мы и договорились, что попробуем навестить Писеева в доме престарелых и старенького Апраушева у него дома. Максим живёт в Сергиевом Посаде, но его не смущает необходимость заехать за мной в Москву, а, навестив кого получится, вернуть домой. Он готов отпроситься с работы и посвятить этому целый день. Своя машина это позволяет. А мне интересно, кроме всего прочего, побы4ать в доме престарелых — что за коотора? Лернера в Переделкино, из-за прикованности моего брата к смертельно больной сестре, навещать регулярно мне было не с кем. Ну, а раз предлагают свозить меня к Писееву — и слава Богу, надо воспользоваться. Живагин, оказывается, в Краснодарском крае. Поближе к родственникам. Он родом из Батайска...
Вероника Леонтьева спросила, знаю ли о фонде помощи слепоглухим, возглавляемом отцом Львом. Я ответил, что — да, мне об этом писали. Вероника взялась передать отцу Льву мои координаты и приглашение в гости. Я спросил отца Мелитона, почему — область Ивановская, а епархия Кинешемско-Палехская. Он объяснил, что сложно управлять большой епархией, совпадающей с границами субъекта федерации. В границах региона — субъекта федерации — поэтому созданы митрополии, внутри которых — небольшие епархии. В границах Ивановской области — митрополит; в Ивановскую митрополию входит три епархии, во главе которых — епископы. Подворье «Благодать» относится к Кинешемско-Палехской епархии. (А я в Москве живу на Палехской улице...)
6 января почти вся понаехавшая братия прибиралась в новом храме Сергия Радонежского.
— Стучат молотки, метут мётлы, шоркают швабры, — радовался отец Мелитон. Днём я развлекал Тамару Михайловну, маму отца Мелитона, и Любу, читая в своё удовольствие стихи Некрасова и Твардовского, а также пересказывая забавные эпизоды из Шолохова и Макаренко. И немножко из своей жизни. Вечером беседовал с Максимом. У него высшее экономическое образование. 34 года. Он называет философию и даже науку моей религией, а я возражаю, что совершенно незачем притягивать за уши какую бы то ни было религию к нормальному процессу рефлексии — осмысления жизни. Максим свою жизнь осмысливает в религиозных рамках, — ну и, вот уж поистине, ради Бога, а я свою жизнь осмысливаю в рамках философии, науки и искусства, — ну и незачем смешивать Божий Дар с философской и прочей яичницей... Братусь пишет, что естественнонаучный метод в психологии (тот, который Ильенков блестяще критиковал как вульгарно-материалистический) поглотил её предмет. Важно не то, каков предмет — душа человека — сам по себе, а то, каким предмет должен быть согласно естественнонаучному методу, подходу. Важен, иными словами, не предмет сам по себе, а важно — то или иное представление о предмете. Ещё раз иными словами: метод обожествлён. Психология нарушила первую заповедь, сотворив себе кумира из метода. (Тут мне сразу вспоминается довод Маркса против прусской цензурной инструкции, милостиво допускавшей к печати любые статьи, лишь бы они были «серьёзными и скромными». «„Серьёзно и скромно“! — возмущался Маркс. — А если предмет смеётся?» А если предмет науки не лезет в прокрустово ложе её метода?)
Вот в этом смысле я и «сочувствую Богу», ибо для верующих, по крайней мере некоторой части их, на самом деле важен не Бог, а их представление о Боге. И когда меня спрашивают, как я отношусь к Богу, интересуются на самом деле, совпадает ли моё представление о Боге с представлениями вопрошателей. Поэтому я категорически отказываюсь формулировать своё отношение к «Богу самому по себе», а формулирую своё — резко отрицательное, — отношение к тем верующим в Бога, которые навязывают всем подряд свои более/менее примитивные верования. Меня спрашивают не о том, как я отношусь к Богу, а на самом деле о степени моего убожества, примитивизма по сравнению с остальными. Как в приёмной врача больных интересует, кто болен тяжелее. Поэтому предпочитаю читать и думать, а не в пустых пререканиях трепать «имя Господа твоего напрасно». Феликс Трофимович Михайлов рассказывал мне, что однажды на заседании президиума РАО попросил у патриарха Алексия II материальной поддержки своих КОЦев — Культурно-Образовательных Центров. Но с оговоркой — без большевствующих попов. Патриарх улыбнулся — и с оговоркой насчёт поповского большевизма согласился. Впрочем, в моём личном опыте общения, «поповский большевизм» свойствен не столько священникам, сколько фанатичным мирянам, особенно же некоторым мирянкам. Со священниками я как раз легко нахожу общий язык — и охотно беседую про Бога. А с фанатиками про Бога — не дай Бог... Да и про что бы то ни было... Уже 7 Января, после полуночи, отец Мелитон подарил мне большой антикварный нательный крест, которому более ста лет. Некая Елена, собирательница старинных реликвий, по случаю открытия нового храма подарила три креста. Один — в храм, с частицей того креста, на котором был распят Христос. Другой — нательный — отцу Мелитону, а третий отец Мелитон повесил на мою грудь в знак моего «единомыслия» с Богом.
Я запротестовал:
— Не надо искажать мои слова! Я ничего не
говорил о единомыслии!
— А как ты говорил?
— О сочувствии Богу, от имени которого вещают все, кому не лень. О сочувствии Истине, которая неизвестно, в чём состоит, — неизвестно имеоно потому, что слишком много вопящих о своём якобы знании, в чём она состоит.
— Вот за это сочувствие я тебе и дарю этот крест, в честь Рождества храма в Рождество Христа, — и отец Мелитон, продев в ушко нитку, едва не завязал её вокруг моей шеи так коротко, что крест не удалось бы снять.
Но я вовремя обратил его внимание на размеры моей головы, а не только шеи... Впрочем, выяснив, что, например, у Максима крест не снимается, я утром 8 января уточнил у отца Мелитона, как правильнее — снимаемый или неснимаемый нательный крест.
— Неснимаемый, — ответил отец Мелитон. — Говорят, что у христианина крест снимается только вместе с головой.
И отец Мелитон, с моего разрешения, вдел в ушко моего нательного креста новую нитку, завязав её так, что крест никак не снять, если только не разрезать нитку.
— Чтобы быть чьим-то единомышленником, нужен совершенно определённый образ мыслей, — продолжал я.
— У Бога — совершенно определённый образ мыслей, а у верующих — мнения, — настаивал отец Мелитон.
— То есть как в науке: есть первоисточники, а есть — интерпретации, истолкования первоисточников, — искал я аналогии, которые, говорят, как правило, хромают.
Я не решился сказать, что образ-то мыслей, может, и определённый, да только бесконечен многовековый спор о том, существует ли сам носитель этого образа мыслей... Очень было бы «кстати» подобное заявление как раз в тот момент, когда тебе дарят крест. Всё же я не удержался от двусмысленной шутки о том, что крест железный:
— Не хватает только дубовых листьев...
Я имел в виду орден, которым награждали военнослужащих кайзеровской и гитлеровской Германии — железный крест с дубовыми листьями. Видимо, отец Мелитон не понял кощунственного намёка, потому что согласился, что дубовых листьев действительно не хватает. А может, и понял, да подумал: шути, сукин сын, как угодно, а подарок-то принял, вот он уже висит у тебя на груди...
— Как раз на том месте, где у меня последние полгода боли в груди, мешающие ходить.
— Больше болеть не будет, — заверил отец Мелитон.
Кстати, утром 6 января я отодрал плёнку клея от болячки на лбу. Слава Богу, быстро заживает.
7 января на службе в новом храме подошёл отец Мелитон:
— Причащаться будешь? За Олега и за нашу дружбу?
— Всегда готов!
Накрыл епитрахилью, перекрестил макушку — отпустил грехи, не спрашивая. Рассказываю об этом Любе:
— У отца Мелитона, когда он очень хочет моего согласия на что-либо, всегда наготове неотразимый, безотказный психологический ход.
— Какой?
— Помянуть Олега.
— Вот хитрец!
— Ага. Как с ребёнком: за папу, за маму,,, А в моём случае — за Олега.
— Молодчина!
Олег сегодня опять в горах...
Мне подарили рельефную икону Сергия Радонежского. Произведение скульптора Валерия, он же Старик Хоттабыч...
После службы, когда все насельники и гости вернулись в подворье «Благодать», было сплошное праздничное застолье. Кончился рождественский пост. Вечером я заснул, а потом отец Мелитон сообщил мне, что в храм приезжал владыка Илларион — глава Кинешемско-Палехской епархии. Посмотрел новый храм.
Вообще это, конечно, тягостно — чувствовать себя на обочине общения, на обочине всего. Поскольку тут всё время гости и вообще многолюдно, связанное со слепоглухотой (или чем-то другим, так как бывает и у зрячеслышащих) чувство одиночества обостряется. Это сложно контролировать. Но и без конца всех теребить, требовать перевода... Слепая певчая Ольга спросила, понравилась ли мне служба. Я ответил:
— «Начала христианской психологии» — интересная книга. Ольга не поняла, повторила вопрос, а я повторил ответ. И в третий раз так же. Она стала раздражаться: причём тут книга, если спрашивают про службу? Наконец до неё дошло, что я во время службы читал.
— Тебе что, не переводили?
— нет.
— Прости... А батюшка? Надо было ему сказать.
— А батюшка всё видел. Я ж напротив него сидел.
Ольга не знает, что это — самое обычное дело. Так всегда, везде. На любом заседании, на любом застолье, везде, где больше двух, во всяком случае, трёх человек.
Узнав, что никто меня не обслуживает переводом постоянно, с утра до вечера, — Ольга за столом старалась беседовать со мной. Проявила инцицативу общения. Спасибо. Только такая инициатива и спасает. Тут главный такой инициатор — отец Мелитон... А Любу саму со всех сторон затеребили, только начнёт со мной говорить, как к ней кто-то обращается, и моя реакция не очень-то доходит...
Нужен не столько перевод, сколько — поштучное общение. С кем-нибудь по отдельности. Ну, были моменты пустоты, это неизбежно, однако в целом грех жаловаться — подходят, беседуют.
И сами, и когда зову — слышат зов, спасибо.
Эх я младенец... Уа...
С утра 8 января начался массовый исход гостей. Первыми ещё до завтрака отбыли в Сергиев Посад супруги Максим и Наталья селюнины, а также на их машине — цирковый тренер отца Мелитона Сергей Геннадьевич с женой Людмилой. Каждый из этой четвёрки сердечно со мной попрощался.
Наташа учится говорить дактильно, пока предъявляет О вместо Ш. Жаль, мы не удосужились позаниматься с ней дактильным алфавитом, подтянуть... Ну, да Максим говорит прекрасно, я даже принимал его иногда за отца Мелитона. Сергей Геннадьевич вообще подошёл впервые, но, очевидно, все эти дни внимательно за мной наблюдал. Долго и крепко жал мне руку обеими своими добрыми ручищами, желал здоровья. Его жена тоже написала своё имя на моей ладони... Вот ради таких моментов и стоит ездить куда бы то ни было — ради прямого, хотя бы мимолётного, общения с отдельными людьми. (Ещё бы не проспать — познакомиться с Владыкой Илларионом... Или хоть вместе с ним выпить, если не получилось бы побеседовать.)
Ещё раз: участие через переводчика в любых массовых мероприятиях — от службы в храме до многолюдного застолья, — несущественно, суета. Единственно важно, особенно в ситуации слепоглухоты — индивидуальное, личное, «поштучное» общение. И задача помощника — переводчика-сопровождающего, — не столько в том, чтобы посредничать между мной и остальными, сообщая слепоглухому слова и поступки этих остальных, — сколько организация непосредственных контактов слепоглухого с кем только можно. Вместо «перевода» — предлагать сказать самим. Благо все мы говорим на одном языке и знаем «зрячий» алфавит этого языка, и почти всех при желании можно научить дактилологии (в буквальном переводе с греческого — «пальцевому слову»). Мой Олег давно это понял, и именно так себя и ведёт, хотя, особенно в начале контакта, и не отказывается переводить. Этим отличается ситуация перевода слепоглухому от ситуации перевода с иностранного языка на русский и обратно. Там уж деваться некуда, переводчик должен переводить, поскольку я не знаю иностранного языка, а иностранец — русского.
Точно так же переводчик вынужден постоянно переводить, если слепоглухой не знает зрячего алфавита, а тем более владеет только жестовым языком. Писеев зрячих букв не удосужился выучить. Этим очень и очень существенно ограничил свои возможности общения. И в постоянном многолюдстве вокруг отца Мелитона мог, действительно, чувствовать себя неуютно. А зрячеслышащие это недопонимают. Им свойственно исходить из привычных поведенческих стереотипов, и главная ошибка — упорные попытки включить слепоглухого в массовку, вместо того чтобы организзвать как можно более широкое индивидуальное, личное, непосредственное общение.
Среди моих друзей осознали это немногие. Борис Михайлович Бим-Бад ещё на рубеже 1970 — 1980-х годов перестал приглашать меня на свои домашние застолья, а старался принимать меня у себя в гостях отдельно. Наталья Львовна Карпова согласилась на то, чтобы я, выступив на симпозиуме по психологии смысла жизни или на другом подобном мероприятии, уходил из конференц-зала в вестибюль, где любой желающий может потихоньку со мной побеседовать через переводчика или напрямую. На заседаниях лаборатории Виктора Кирилловича Зарецкого тоже сообразили, что информацию по обсуждаемым вопросам лучше заранее прислать мне по электронной почте, а тем, что я на заседании собственной персоной, по возможности пользоваться для моего прямого общения с коллегами. Иначе никакого включения меня в трудовой коллектив не получится, я буду чувствовать себя в пустоте.
До Москвы доехали благополучно, если не считать, что я недомогал, и приходилось чаще обычного (три раза за всю дорогу) искать, где бы справить малую нужду, хотя я почти не пил. Всё-таки столь далеко мне лучше добираться поездом.
Удивительная Люба, прежде чем уехать, предложила зайти в магазин за продуктами. Потребность в этом ощущалась, но я бы не стал просить, — Люба ведь полсуток за рулём. Я предполагал самостоятельно добраться до магазина утром. Но раз Люба сама предложила — скромничать не стал. спросил только:
— А силы есть?
— Да.
5 — 9 января 2014