- 1 - Суворов о музыке А. Суворов  ЖИЗНЬ В МУЗЫКЕ - ВОПРЕКИ СЛЕПОГЛУХОТЕ  1. "Я слушаю музыку животом" Глухого может выручить приставка для светомузыки: переливы огней - это, конечно, не музыка, но что-то вроде. Эти переливы могут передать ритмы, длительности... Передаёт ли такая приставка высоту звука? Насколько читал - может в какой-то мере передать и это: разной высоте звука соответствует свой цветовой оттенок. У Ивана Ефремова в романе "Час Быка" много рассуждений о цветовом спектре музыки. Ну, мне, при моём светоощущении (полпроцента, почти полная слепота), всё это недоступно. Хотя просто мелькание огоньков, если выключен всякий другой свет, заметить вблизи могу. Ольгу Скороходову спрашивали, как она воспринимает музыку. Она писала и на встречах с разными аудиториями обычно рассказывала, что кладёт руку на крышку рояля, на корпус гитары... Воспринимает вибрацию, и ей это нравится. Увы, мне неизвестно, чтобы она подробно анализировала свои вибрационные ощущения от музыки. По личному опыту знаю, что тут можно в какой-то степени различать звук и по высоте, причём точно так же, как это происходит на слух: чем ниже звук, тем грубее и ощутимее вибрация; чем выше, тем тоньше, слитнее. Вибрация может быть и низко-, и высокочастотной, и тихой (слабой), и громкой (сильной). Как-то на первомайской демонстрации в Загорске я попросил подвести нас поближе к оркестру и ворчал на слепоглухого мальчика, что он не надел слуховой аппарат. Мне, кстати, самому-то аппарат в той ситуации не очень-то помог: было много всякого другого шума. Мальчик в своё оправдание сказал: - Я слышу музыку животом. Это значит, что наиболее низкая и сильная вибрация - от большого барабана и инструментов с "толстыми" голосами - отдавалась у него во всём теле. Ритм, таким образом, до него доходил. Но не больше. Глухие и слепоглухие ребята очень любят класть руки на корпуса музыкальных инструментов, на особо сильно вибрирующие поверхности акустических систем радиоаппаратов. Мне случалось вместе с ребятишками в Загорске слушать мою любимую духовую музыку, ряд произведений я знал наизусть настолько хорошо, что мог подпевать, и однажды директор детдома Альвин Валентинович Апраушев буквально обалдел, зайдя в класс, где мы этим занимались: звучал хорошо мне знакомый марш, я пел, уверенно передавая по крайней мере динамику звучания, если не высоту звуков, а вокруг меня столпилось несколько ребят, державших руки кто где смог примоститься: на макушке головы, на горле, на спине, на груди... Все эти части тела хорошо передают вибрацию голоса, особенно низкого, мужского. Однажды в лагере воспитательница, как сама потом энергично выразилась, "перематерилась": я взял с собой на костёр диктофончик и кассету с вальсами Иоганна Штрауса, включил на полную громкость, благо и батарейки мне только что привезли из города, держал у своего левого уха, а меня облепило с десяток слепоглухих ребятишек, все тянулись к источникам вибрации - то ли к самому диктофону (хоть пальчиком, благо вибрировал весь корпус), то ли, когда я мог подпевать, к моему горлу, - 2 - Суворов о музыке к макушке головы и прочим моим естественным вибраторам. Облепили: кто на коленях, кто на плечах, кто на шее у меня почти верхом, кто чуть ли не на голове... Во была картинка! А у воспитательницы, как на грех, села батарейка для вспышки фотоаппарата, и моя диктофонная туда не лезет, слишком велика. И дело вечером, естественного света не хватает. Было от чего "перематериться" воспитательнице: не удалось такое сфотографировать! Мы надеялись, что ещё представится случай, но увы... Как не вспомнить Твардовского: ...И оператор с киновышки Хватился поздно - кадр пропал. И, знать, для сходного конфуза, На верхотуре выбрав пост, Отваги полный, член союза Художников сидел, как дрозд.  _ 12. Об остаточном слухе и его коррекции Я слышал более/менее нормально до девятилетнего возраста, к тому времени уже успел стать настоящим меломаном. Мама моя прекрасно пела, а вкус имела такой, что репертуар у неё был самой высокой пробы: русские народные песни или - ставшие народными. Впервые услышав на торжественном собрании у мамы на работе духовой оркестр (в возрасте примерно четырёх лет), я полюбил этот оркестр на всю жизнь, и всякая другая музыка мне нравилась в зависимости от большего или меньшего сходства с духовой. Поэтому я так и не смог подружиться со струнной и фортепианной музыкой. Орган мне трудно слушать чисто технически: там звуки переливаются друг в друга без пауз, и это затрудняет восприятие. В провинции вообще, по моим личным наблюдениям, музыкальная культура значительно выше, чем в столицах. А родился и до одиннадцати лет жил я в Кыргызстане, в Бишкеке (тогда - Фрунзе). В то время как в "культурных центрах" уже вовсю свирепствовали ансамбли, заменявшие ритм грохотом, а мелодию - душераздирающими воплями, у нас ещё господствовала лёгкая классика, на танцплощадках преобладали вальсы, польки... И есть что послушать, и есть подо что потанцевать. Но молодёжь стала эти танцы под духовой оркестр игнорировать, подавай им "эстраду", и устроили настоящий бойкот, так что оркестр играл по вечерам в парке, в сущности, сам для себя. Помню, как я плакал в детстве от обиды за музыкантов, что их вот так выживают со сцены: танцплощадка пуста, все стоят за оградой, демонстрируя презрение к этой "старомодной" музыке и нежелание под неё веселиться. Добились-таки своего: поселили на Парнасе ослов. (Это я вспоминаю басню Крылова про парнасских ослов: "И новый хор певцов такую дичь понёс, как будто тронулся обоз, в котором тысяча несмазанных колёс".) На танцплощадках воцарились всякие группы, обычно из четырёх человек, производившие такой шум, который я мог сравнить только с треском испорченного мотоцикла. А несколько лет назад в лагере как-то на концерте угораздило звукооператора включить фонограмму тяжёлого "металла". Я был так близко от акустических систем, что и без слухового аппарата мог оценить этот шум, и потом откровенно высказался: - Впечатление такое, словно задница решила стать оперной певицей. Окружающие ребята и вожатые кто где стоял, тот там и сел от такой - 3 - Суворов о музыке характеристики, но больше при мне такого безобразия не включали. Стеснялись. А за точность характеристики, несмотря на её малоаппетитность, ручаюсь: звук был именно такой же низкий, только до безобразия откровенно, бесстыже громкий. Уж с этим-то звуком каждый знаком независимо от состояния своего слуха, поскольку при определённых проблемах с желудком волей-неволей производит его сам. Остаточный слух - это не просто больший или меньший дефицит громкости. Это ещё, что важнее, большее/меньшее смещение, искажение звуковысотного диапазона. Такие искажения измеряются специальной аппаратурой и с использованием специально разработанных методик. В этом и заключается проверка слуха, и результат проверки называется аудиограммой. То есть получается график, на котором видно, каково (в децибеллах) снижение слуха при той или иной высоте звука (в герцах). У меня, например, наибольшая потеря громкости, измеряемой в децибеллах, в речевом звуковысотном диапазоне (от тысячи до трёх тысяч герц). В более низком диапазоне до меня доходят более тихие звуки, чем в речевом, а в более высоком - ещё более тихие, чем в низком. То есть лучше всего, даже без слухового аппарата, я слышу звуки выше трёх тысяч герц. С басами и барабанами (большими) уже некоторые проблемы. Шум улицы с оживлённым движением транспорта без слухового аппарата не слышу совсем, хотя нормально слышащих он может оглушать, и часто из-за этого бывают пререкания: меня не слышат, а я уверен, что кругом тихо. Замечена и ещё одна интересная, не зависящая от моей воли и сознания, особенность: чем выше уровень шума, тем тише почему-то я говорю, и чем тише вокруг, тем я говорю громче. Я могу объяснить это только так: я постоянно бессознательно прислушиваюсь, и если вокруг есть шум, пусть мною и неосознаваемый, но как-то до меня доходящий, - я невольно говорю тише; если же шума нет, я бессознательно прислушиваюсь к собственному голосу, может быть, к вибрации собственных голосовых связок, и начинаю орать, так что меня просят говорить потише, а я выполнить эту просьбу просто не в состоянии. Словом, потеря слуха и степень искажения звуковысотного диапазона у меня очень велики. Став меломаном в детстве, я позже очень скучал без музыки, от тоски по музыке стал и поэтом, - хоть какая-то компенсация, в поэзии тоже ведь ритм и мелодия. Тоска по музыке ещё в студенческие годы довела меня до мечты о самоубийстве. Путного слухового аппарата у меня тогда не было. Обнаружив, что воздушный детский шарик хорошо вибрирует, я как-то надул его в парке перед концертом духового оркестра, а он возьми да оглушительно лопни посреди вальса. Позже появились хорошие слуховые аппараты и стереонаушники, и проигрыватели с достаточно мощным предусилителем для наушников, с возможностями коррекции звуковысотного диапазона (приглушать/усиливать низкие, высокие, а если есть соответствующий регулятор, то и средние частоты). Такую же коррекцию (настройку по аудиограмме) можно делать и у слухового аппарата. Всё это в какой-то степени компенсирует потерю слуха, корректирует остаточный слух приблизительно так, как очки - остаточное зрение. Мощности предусилителей мне всё же катастрофически не хватало, и я либо пользовался слуховым аппаратом, либо клал акустическую систему к себе на плечо, возле левого, лучше слышащего - 4 - Суворов о музыке уха. Последний способ мне нравился больше, чего никак нельзя сказать о соседях по дому: очень громко. Одно время у меня был мощный усилитель высшего класса с огромными акустическими системами, между которыми я садился в специально для этого сделанную нишу книжного шкафа. Тут уж слушал всем телом, удовольствие было огромным, а соседи тоже стояли в это время на ушах, но в другом смысле. Впрочем, я старался так слушать днём, в рабочее время. Наконец мой друг Владимир Викторович Богуславский, инженер, работающий сейчас в РГБС, спаял специально для меня переходник, который можно подключать вместо акустических систем, а уже к нему - стереонаушники. Это решило проблему громкости, хотя наушники, конечно, перегружаются, но за много лет ещё ни разу не сгорели. Я, впрочем, чтобы сберечь их, по подсказке того же доброго человека, прижимаю их специальным зажимом поплотнее к ушам, что позволяет включать музыку всё же не очень громко. Видимо, в пределах допустимой перегрузки, иначе бы наушники сгорели. Да и наушники у меня мощные, для профессионалов - настройщиков радиоаппаратуры: я не пожалел на них денег. Словом, чем хуже слух, тем лучше должна быть аппаратура. Вот такая обратная зависимость. А я всегда предпочитал недоодеться, недообуться, недоесть, но свои духовные потребности - обеспечить.  _ 13. Музыка - это моё настроение После смерти мамы я восемь месяцев не включал совсем никакой музыки, даже траурной. На лагерных дискотеках, куда и раньше ходил только ради общения с детьми, к самой тамошней какофонии относясь с неизменным отвращением, я после маминой смерти не мог находиться вообще, не мог выдержать даже пяти минут - начинал душить плач. Дело в том, что музыка во мне звучит постоянно. Моя собственная, внутренняя. Ни в какой иной форме мои настроения просто не существуют. Стоит расслабиться, ни о чём не думать, ни с кем не разговаривать, ничего не читать, - и в душе сразу начинает что-то звучать, не обязательно слышанное раньше. Что-то соответствующее моему настроению, то ли бодрое, то ли грустное, то ли спокойное, то ли просто траурное, похоронное. Вот это последнее и преобладает после маминой смерти, и дискотечный грохот оказывается с моей внутренней музыкой в резчайшем диссонансе. И вообще-то не любитель массовок, я после маминой смерти вынужден был их тщательно избегать, общаясь с ребятами только индивидуально. Сейчас я снова начал слушать музыку - траурную и близкую к ней. Не решаюсь включать даже вальсы. Проклинаю моду, забившую эфир треском испорченных мотоциклов: по радио невозможно найти никакой классики, не то что траурной, а просто спокойную симфоническую музыку. Личная же фонотека невелика, и я знаю её слишком хорошо. Траурный марш Шопена, траурная мелодия Дворжака, траурный марш неизвестного композитора (так называется на пластинке), два траурных марша Анастаускаса, траурная музыка Баёраса, "Колокола" Рахманинова, траурный марш Рихарда Вагнера (из оперы "Гибель богов"), траурно-триумфальная симфония Гектора Берлиоза... Удалось купить кассету с траурным маршем Альбинони... Есть два "реквиема" - Моцарта и Берлиоза, но последний сильно заигран, - 5 - Суворов о музыке старые пластинки, к тому же в "Реквиемах" много вокала, а я предпочитаю чисто инструментальную музыку. Чайковский сейчас для меня слишком светлый, хотя кое-что в пятой и шестой симфониях подходит под нынешнее настроение. Я на своём тяжёлом настроении не зацикливаюсь, но и искусственно развеселиться не пытаюсь - просто работаю и жду, пока время подлечит. Траурная, как и всякая, музыка, написана для живых, а не для мёртвых. Музыка - не роскошь, а необходимость. Это культура чувств в самом чистом её выражении. Не представляю себе духовной полноценности без высокой культуры чувств, а это значит - без высокой музыкальной культуры. В той музыке, которую люблю, я полностью растворяюсь. Не имея доступа к либретто и всяким другим поясняющим текстам, не зная нот, я лишён какой бы то ни было внешней организации своего восприятия музыки. Она у меня напрямую связана с моим эмоциональным состоянием в данный момент, и даже не связана, а, точнее, совпадает, сливается с ним. Музыка непосредственно организует, формирует мою эмоциональную жизнь, и - полностью, на все сто процентов, её составляет, то есть моя эмоциональная жизнь состоит из музыки в том смысле, в каком стол, например, состоит из дерева. Эмоций, как бы то ни было иначе, не музыкально, выражающихся, у меня просто нет. На одном концерте, где композитор заигрывал с публикой, терзая рояль эстрадной какофонией собственного сочинения, мне стало очень не по себе: как будто на меня бегут маленькие злые существа, пытаются навязать мне какую-то свою мелкую (и мелочную) волю, грозя, если не подчинюсь им, буквально растерзать меня на мелкие кусочки, соответствующие их собственным размерам. В лучшем случае модная "лёгкая" (на самом деле для меня эмоционально очень тяжёлая) какофония - лужа, в которой толком и ног не замочишь, не то что плавать. А мне надо - плавать, мне надо - нырять! И получается у меня это только с классической музыкой, в том числе действительно лёгкой (бальной). Недаром в нормальном душевном состоянии не устаю сотни раз подряд слушать Иоганна Штрауса или старинные вальсы для духового оркестра, или Свиридова, обе его знаменитые сюиты. Балеты Чайковского, симфонические танцы Рахманинова, симфонии Бетховена, сонаты для флейты (соло и с клавесином) Баха, симфонии Моцарта, конечно, - самое любимое, то, в чём можно не только плавать и нырять, а раствориться, забыть о себе, слиться в одно. Нравится церковное пение. Однажды был на всенощной перед пасхой в Сергиевом Посаде, мне попробовали как-то помочь воспринять пение. Слов не понимаю, поэтому пение для меня - просто разновидность инструментальной музыки. Женщина попыталась передать мне свои ощущения (педагог из детдома для слепоглухонемых), я тихонько поправил её в соответствии со своими: "Нет, я чувствую тут тоску по счастью, когда поют погромче, словно жалуются на земную юдоль, а потише - и голоса более звонкие при этом - словно ангелы с неба отвечают на эту жалобу, уговаривают потерпеть..." Что-то в этом духе, надо включить запись, тогда я смогу передать свои ощущения точнее. Хотя они зависят и от обстановки - всё-таки я был в церкви. Женщина опешила: "Да ты понимаешь это пение лучше меня! Извини, не буду больше тебе мешать". Я мог бы подробно описать свои ощущения в момент прослушивания - 6 - Суворов о музыке какого-либо любимого произведения, но этому пришлось бы посвятить отдельную статью. Хочу написать целую книгу. Материала для неё много. Сейчас только подчеркну в заключение: музыкой, как и вообще духовной культурой, надо жить! Я многого не знаю, многих классических произведений не слышал, не читал, не изучал (научных), но до чего смог добраться, то - это я сам, это часть меня, а не предмет моды, не повод для снобизма (вот-де я какой культурный, вот сколько всего я знаю, а вы все серые валенки). Если я в данном тексте кому-то и показался снобом, прошу понять: это недоразумение. Просто: что есть, то есть. Современная музыкальная мода действительно всегда вызывала у меня отвращение, а музыкальная классика, в том числе фольклор и церковная традиция, уж насколько мне удалось в них вслушаться - это часть меня самого. Таковы, просто-напросто, факты. 8 октября 1997