А.В.Суворов
                    _ 2МОИ ЛЮБИМЫЕ КАТАКОМБЫ
     Катакомбы эти мне часто снились ещё в подростковом
возрасте. И время от времени снятся до сих пор. Снилось,
будто я спускаюсь в подвальный этаж Загорского детского дома
для слепоглухонемых. Не с парадного, а с чёрного входа. Там
была наша прачечная, склады, фотолаборатория, в первые годы
- столярная мастерская. И были таинственные двери, обитые
металлом, за которыми я не знал, что находится.
     В снах своих я проникал под лестницу, а там обнаруживал
маленькую дверку, и за ней начинались бесконечные катакомбы
- лабиринт узких коридорчиков, крутые лесенки с яруса на
ярус... Главное, по сторонам этих коридорчиков и даже
лесенок тянулись бесконечные стеллажи с брайлевскими
книгами. От редких висячих электрических лампочек,
защищённых проволочными сетками, стоял полусвет. Я брал
книги, читал титульные листы, оглавления, ставил книги на
место... Я ничего не искал. Просто рылся. И мне хотелось
читать всё. Кроме заведомо недоступных мне книг по
математике и тому подобным премудростям. Но и их я
"обнюхивал" с любопытством. В научно-популярном жанре я с
удовольствием почитал бы и про математику. До сих пор жалею,
что так и не дочитал дневник юнги Нолика с корабля капитана
Единицы... Не дочитал, потому что стащил книжку у кого-то из
ребят, хозяин хватился её рановато - и отнял...
     Детдомовская библиотека, разумеется, была передвижной -
филиал Республиканской центральной библиотеки слепых (сейчас
- Российская государственная). Я долго думал, что
передвижная библиотека - это автофургон со стеллажами и
брайлевскими книгами на них. Ездит такой автофургон по
городам и весям, как автолавка, развозит книги, забирает
прочитанные... Оказалось другое. Просто фонды библиотек на
Учебно-Производственных Предприятиях Всероссийского Общества
Слепых, в санаториях и домах отдыха, в школах для слепых
детей, - время от времени обновляются. Брайлевские книги
занимают много места, а помещений под библиотеку всегда не
хватает. Полежит какое-то время определённый набор книг,
потом его увозят в центральную библиотеку, а на
освободившиеся полки привозят другие книги. Вот и
получается, что фонд передвигается - обновляясь по частям.
До пятисот томов за один раз.
     Дни, когда фонд нашей детдомовской библиотеки
обновлялся, для меня всегда были праздничными. Я начинал
ждать новых книг за неделю. А когда их привозили, бежал
распаковывать, собирать по комплектам, и после сортировки
ухватывал самую "вкусную книжку", тут же устраивался в
кресле читать. И библиотекарша спешила эту книжку оформить в
первую очередь - знала, что я уже с ней не расстанусь, пока
не прочитаю.
     (Брайлевские книги очень громоздкие, и то, что
по-зрячему умещается в один том, по Брайлю влезает в
комплект из нескольких книг. Первый том "Капитала" Маркса,
например, по Брайлю - в двадцати двух книгах, второй - в
тринадцати, третий - в двадцати четырёх, четвёртый - в
тридцати девяти. "Словарь русского языка" Ожегова - в
тридцати шести книгах. "Молодая гвардия" Фадеева - в
двенадцати...)
     Библиофилом я стал ещё в школе слепых в Киргизии, где
учился до Загорска. Отношения мои с ребятами не сложились, я
был в этой школе изгоем. Играл - фантазировал - в одиночку,
как привык ещё в дошкольном детстве. Книги стали
неисчерпаемым источником содержания для этих игровых
фантазий. К этим играм относились подозрительно, как и ко
всему необычному. Меня считали психически не совсем
нормальным, пытались от одиночного фантазирования "отучить".
Ребята подкарауливали меня, когда я фантазировал вслух (мне
так было интереснее), и били за то, что "разговариваю сам с
собой". Я прятался от своих мучителей - и всё глубже уходил
в книги, которые помогали мне выжить личностно.
     Я попросил книги домой на первые же летние каникулы. И
уже тогда, восьмилетним ребёнком, неоднократно просил маму
съездить со мной в школу - обменять книги.
     Так как я повадился читать на уроках под партой, нагло
на глазах учительницы, у меня книги стали отбирать. Как-то
учительница отобрала книгу и забыла об этом. А я не решался
попросить книгу назад. Библиотекарша мне отказывалась давать
новые, пока я не сдам ту. Это были мучительыне месяцы. я
лазил по партам ребят, таскал книги у них. Ни дать ни взять
заядлый нищий курильщик, подбирающий окурки... Лишь перед
зимними каникулами я осмелился напомнить учительнице про
отобранную книжку, тогда и выяснилось, что учительница про
неё просто забыла. Я расплакался, когда учительница отдала
мне книжку, чем сильно учительницу смутил и расстрогал...
     Ввести мою библиоманию в какие-то "разумные рамки"
пытались и в Загорске. Я уже читал практически круглые
сутки, благо слепому свет не нужен: положил книжку на живот,
и води себе пальцами. Так с книжкками и спал. Ночной
персонал пытался с этим бороться, отбирали книги до утра. Я
пытался прятать их под одеяло, но сквозь него легко было
книжку нащупать, как нелегальщину в чемодане с двойным дном.
Тогда я применил другую тактику, оказавшуюся более успешной.
Читал в открытую. Но шут его знает каким по счёту чувством
замечал приближение няни, и тут же прятал книгу стоймя,
раскрытую, между кроватью и стеной. Няня толстая, если так
надо, пусть попробует достать. Меня переложили на кровать
посреди спальни, подальше от стены, но и это не помогло.
Кровати стояли попарно, и я засовывал книжку в щель между
своей кроватью и соседней. На меня махнули рукой...
     Чтение всегда - с тех пор как научился читать - было
главной моей потребностью. Я предпочитал санатории и дома
отдыха общества слепых не потому, что там хорошо лечат или
интересно отдыхать, а потому, что при них всегда есть
брайлевская библиотека. Получалось, я ездил не лечиться и
отдыхать, а читать... Ради этого, строго говоря, можно было
вообще никуда не ездить.
     Как-то меня рассмешили шутливым тестом: "Вы любите
читать? - Да! - А есть ли у Вас на это время?" На что, на
что, а на это я время всегда находил. И нахожу.
     Я привык с любыми, даже самыми тяжёлыми, переживаниями
- справляться с помощью книг. Когда умерла одна моя подруга,
чью смерть я тяжело переживал, и памяти её посвятел
стихотворный цикл "Боль", - я тем не менее способен был
читать сказку "Говорящий свёрток". Пожалуй, вообще не может
быть таких тяжёлых переживаний, от которых мне не удалось бы
отвлечься с помощью интересной книги. Я так привык ещё со
школы слепых - тогда очень даже было от чего отвлекаться,
ведь в положении изгоя я там оставался все четыре года, до
отъезда в Загорск...
     Читал всё подряд. Хватался и за непосильное по
малолетству, например, за какую-то научно-популярную книжку
"Изгнание шестикрылого серафима". Думал, раз шестикрылый
серафим, значит - сказка. Оказалось что-то непонятное про
технику, с антирелигиозным уклоном...
     "как закалялась сталь" Николая Островского впервые
прочитал ещё в девятилетнем возрасте. Вообще любил читать
про войну. Да о чём угодно, только не про любовь - про это
было скучно. В поэзии поэтому предпочитал не лирику, а
поэмы. Любовная лирика мне долгое время была чужда. Интерес
к этой тематике возник у меня только в зрелом возрасте, лет
далеко за тридцать... Нынешние авторы любят сдёргивать с
влюблённых одеяло в самые интимные моменты, меня эта
нескромность и сейчас коробит. Гораздо больше интереса
всегда вызывала у меня другая любовь - космическая, как
философский принцип, основа подлинно человечных отношений
между людьми и с миром.
     Книги помогают мне ориентироваться в жизни, особенно
философские, исторические и художественные. Я никогда не
находил ничего нескромного в том, чтобы "примерять" на себя
образ тех или иных книжных героев или исторических деятелей.
Адекватной самооценке это ничуть не мешало, зато помогало
выпрямиться в душе, обрести спокойную уверенность в своих
возможностях, ощутить себя представителем рода человеческого
в целом. Я привык размышлять над общечеловеческими
проблемами, искать их решение, считая это занятие самым
обычным и естественным, - как же может быть иначе, ведь
каждый из нас - в большей или меньшей степени - соавтор
общечеловеческой культуры, чего тут стесняться... Сам я
всегда стремился быть таким "соавтором человечества" в
максимально возможной степени. Книги спасали меня от
унизительного ощущения собственного убожества.
     Полюбив детей, я очень страдал от невозможности, из-за
слепоглухоты, наблюдать за ними, не вмешиваясь в их
деятельность - и вмешаться, подкараулив подходящий момент.
Слепоглухота мешала мне понять ребят. Научная литература по
детской психологии этому горю не помогала - уж очень в ней
какой-то абстрактный "ребёнок", слишком много в подтексте,
слишком мало в тексте, чтобы можно было чем-то
воспользоваться в личном общении с ребятами. Обобщение
неизвестно чего... Зрячеслышащие детские психологи, может, и
видят за всем этим какую-то жизнь, а я - нет.
     Мне нужно было видеть и слышать ребят, а в описаниях
всевозможных методик, экспериментов и прчоего подобного
живых детей мне почувствовать не удаётся.
     Выручила меня детская художественная литература - книги
о детях и для детей. Они компенсировали мне невозможность
непосредственного наблюдения за ребятишками. Книги
Владислава Крапивина и других авторов, пишущих для детей и о
детях, стали для меня основным источником по возрастной
психологии. Вообще именно художественная, а не специальная
литература помогает мне хоть как-то ориентироваться в
человеческих отношениях - независимо от возраста участников
этих отношений. Без чтения вряд ли бы я хоть что-нибудь
понимал в происходящем вокруг меня и со мной самим.
     Февраль 1971. Четверо выпускников Загорского детдома
перебрались в Москву для подготовки в университет. Поселили
нас в экспериментальной школе глухих, где у лаборатории
изучения и обучения слепоглухонемых детей НИИ дефектологии
АПН СССР было помещение для экспериментальной группы. Школа
зрячая, ни одной брайлевской книжки в ней до нашего
появления не водилось. И я, конечно, "взвыл" без книг. Нам
поспешили устроить экскурсию в РЦБС, благо рядом - всего две
остановки по кольцевой линии метро, от Парка культуры до
Добрынинской. Еле я дождался этого похода...
     Нам показали читальный зал, абонемент, а самое главное
- катакомбы! Точь-в-точь как в моих снах! И в недрах этих
книжных катакомб - читальные кабины...
     С тех пор эта библиотека - самое любимое моё место в
Москве. Сначала на Добрынинской, потом в Протопоповском
переулке рядом с метро Проспект Мира. На Добрынинскую в
студенческие годы я удирал пешком - разведал дорогу,
несмотря на ничтожное своё светоощущение. В правую руку -
трость, в левую - сумку на тележке, - и вперёд! Книги
привозили, конечно, из надомного абонемента в наше
"общежитие" в школе глухих, но мне было мало, и я потихоньку
удирал сдавать прочитанное и брать новое. И очень любил
проходить из абонемента в читальный зал не по улице, а через
книжные катакомбы. По улице было проще найти дорогу, но я
именно хотел как бы "нечаянно" заблудиться в катакомбах,
забраться по тем самым крутым лесенкам - из моего сна! - на
второй, на третий ярус... Не часто я так хулиганил, но
случая не упускал.
     А в нашей четвёрке слепоглухих студентов я был
бессменным общественным библиотекарем. И книги у меня лежали
в образцовом алфавитно-тематическом порядке. Отдельно
художественные, отдельно научные, и всё по авторам, по
разделам. И я злился, когда в мой культурный книжный огород
проникала какая-нибудь безалаберная хрюшка, не привыкшая
ставить книги точно туда, откуда взяла. И библиотекарши в
центральной библиотеке очень скоро убедились, что я им на
катакомбных полках ничего не напутаю. Наоборот, ещё и
поправлю, где обнаружу непорядок (небольшое нарушение
алфавита или путаницу в номерах книг одного комплекта).
Азбуку грамотной библиотечной расстановки книг на стеллажах
я изучил ещё в Загорске.
     Пока была возможность, я покупал книги в магазине
"Рассвет", составив свой "передвижной фонд". Ставшие
ненужными книги никогда не выбрасывал - за свой счёт, на
такси, отвозил в РЦБС. И библиотечные книги у меня всегда
были и есть. Покупных книг мне никогда не хватало. Сейчас я
тоже заказываю книги, мне их присылают почтовыми посылками,
а так же по электронной почте - всё-таки нет возможности
хранить всё в бумажном варианте...
     В 1995 году я овладел специально приспособленным для
слепых компьютером. 19 октября 1996 года мне подарили свою
специальную компьютерную технику. В 1998 у меня появился
сидиром, я смог читать "карманные" библиотеки на
компакт-дисках. 9 апреля 2000 года у меня появилась
электронная почта, есть надежда в скором времени выйти в
полный интернет. Информационные возможности гигантски
расширились. Но моя квартира по-прежнему - филиал главных
книжных катакомб, что в РГБС. И я по-прежнему при каждой
возможности с удовольствием роюсь на выставочных стеллажах в
абонементе РГБС.
     Очень правильно, что и первичная организация незрячих
Работников Интеллектуального Труда (РИТ), и Республиканский
центр компьютерных технологий (всё это структуры
Всероссийского общества слепых) - в одном здании с РГБС,
фактически, если не формально-юридически - при РГБС.
Незрячие студенты и специалисты без брайлевских книжных
катакомб не просуществуют ни одного дня. Невозможен без них
и компьютерный центр. Я всегда считал обыкновенным
клиническим идиотизмом рассуждения о том, что если есть
"говорящие" книги (на магнитофонных катушках и позже -
кассетах), то брайлевские "устарели". Не заменит брайлевскую
книгу и электронная. Техника ломается, а брайлевская книга -
тот самый старый друг, который лучше новых двух. Она всегда
при мне. Она - фундамент. На каком свете окажутся и
"говорящая", и электронная книги, не стань вдруг
брайлевской? Мы же станем элементарно безграмотными! Даже с
электронной, - компьютерный вариант рельефно-точечной
системы Брайля всё же отличается от обычного. А можно ли
считать грамотным человека, владеющего всевозможными
клавиатурами, но не умеющего писать от руки? И как можно
научиться читать с тактильного дисплея компьютера, если
никогда не читал обычного брайлевского текста на бумаге? Всё
- вторично. Брайлевская книга - первична. И даже если у
каждого незрячего будет компьютер с тактильным дисплеем,
нормальный путь к нему - только через брайлевскую книгу. Я
уж не говорю о синтезаторах речи, - с ними, как и с
"говорящей" книгой, вполне свободно останешься по существу
неграмотным.
     Зрячие не отказываются от бумажных книг. Существование
магнитофонов и компьютеров не отменяет бумажных изданий, а
даже увеличивает их полиграфические возможности и
потребность в них. С брайлевскими изданиями - то же самое.
Благодаря брайлевским принтерам появилась принципиальная
возможность удовлетворять индивидуальный читательский спрос.
     А уж я лично... Какие-такие диссертации смог бы я
защитить без брайлевской грамоты, без книжных катакомб РГБС?
Я не только не вижу, но и не слышу. И я, может быть, больше
всех стонал, что по Брайлю не издано
того-другого-третьего-десятого. Много чего нет, на что я
облизывался как кот на сметану, что стало доступно (и то не
в полном объёме) благодаря электронной книге. Но я понимаю:
сетуя на дефицит, надо помнить, что пока существует РГБС с
её книжными катакомбами - дефицит не абсолютен, а
относителен. Мне всегда много каких книг не хватало, но
спасибо за то, что всё же было. И чего минимально
хватало-таки даже для научной работы, даже для защиты
диссертаций.
     И пусть книжные катакомбы РГБС продолжают разрастаться,
несмотря ни на что. Ни на какие кризисы, ни на какой
бюджетный дефицит, ни на какую задолженность за коммунальные
услуги. Ведь на самом-то деле не мы задолжали государству, а
государство нам - со своей, мягко говоря, непродуманной
политикой, в том числе в области информационного обеспечения
инвалидов по зрению.
                                17 мая 2000; 10 декабря 2003