Свежая струя. - Нежная непреклонность — Письма всем — Публикации в электронном виде — Доктор психологических наук Суворов Александр Васильевич (Официальный сайт)

Суворов Александр Васильевич доктор психологических наук, действительный член Международной академии информатизации при ООН
Первая страница Автобиография Список публикаций Публикации в электронном виде Видео Фотогалерея Гостевая книга Для тех, кто хочет помочь Ссылки Электронная почта: asuvorov@yandex.ru Присоединяйтесь к сообществу Александра Суворова в Facebook Александр Суворов в Живом Журнале		Публикации в электронном виде / Письма всем / Свежая струя. - Нежная непреклонность Мне пишут, меня спрашивают, в расчёте на всю аудиторию моей рассылки. Отвечаю. «А что сегодня происходит с выпускниками? в том числе с самыми умными? кто-то ими занимается?» Кроме четвёрки, высшее образование получили ещё две воспитанницы детдома, слабовидящие глухие. Ирина Галебская и Елена Лысенко. Обе работают в детдоме воспитателями. В 1970-е годы немного отстал от четвёрки Вася Удалов. Пытался, насколько помню, поступить, но провалился. Когда-то мы с ним были в одной учебной группе. Но его учебная мотивация стремилась к нулю. Как и учебная (да и вообще по жизни) мотивация Алексея Писеева, который настолько «деликатен», что, кажется, готов предоставить кому угодно право жить за него. Сидит сейчас в доме престарелых, и никак не удаётся радикально решить вопрос со снабжением его брайлевскими книгами. Теоретически мог бы овладеть компьютером с брайлевским дисплеем и, таким образом, получить неограниченный доступ к любой литературе, но вряд ли способен на усилия, которые требуются для овладения этой техникой. А так — безупречно грамотный... Вообще, думаю, модель судьбы выпускников Сергиево-Посадского детдома ты могла бы получить, поинтересовавшись в Одесской школе слепых, куда она девает своих выпускников. Раньше что в Украине, что в России — во всём бывшем СССР — можно было с гарантией трудоустроиться на УПП (учебно-производственных предприятиях) то ли общества слепых, то ли общества глухих. УПП работали в кооперации с государственной промышленностью, и вместе с ней ухнули в кризис после развала СССР. Прежде всего пострадал надомный сектор, да и непосредственно в цехах количество рабочих мест неуклонно сокращалось. Ряд предприятий закрыт, или стал филиалами других предприятий, каким-то чудом держащихся на плаву. Например, рядом с моим домом было Московское предприятие № 10. Сейчас оно — филиал Кунцевского предприятия, практически все помещения сданы в аренду, а там огромный комплекс... Та же история с бывшим Загорским УПП ВОС — оно стало филиалом Люберецкого УПП, это весьма давняя информация, сейчас, возможно, вообще ликвидировано. Алексей Живагин из Батайска, там было УПП ВОС. Закрыто. Сейчас он у родственникеов в Тихорецке, мается бездельем. Как и его друг Алексей Писеев в доме престарелых. На постсоветском пространстве никакого гарантированного трудоустройства нет ни для кого — ни для здоровых, ни для инвалидов. Поэтому в подавляющем большинстве инвалиды прозябают то ли по семьям, то ли по домам престарелых. «Умные» ли, «глупые» — какая разница... Я бы в нынешней социальной ситуации тоже прозябал. Может, и сдох бы давно, если бы не 1970-е годы — МГУ, и мощная творческая мотивация, самая мощная в четвёрке. Поэтому благодаря поддержке множества людей — их список велик, — стало возможно, что я дважды защитился. Формула моего успеха — импульс 1970-х, плюс мощная твоческая мотивация, (плюс) поддержанная множеством друзей, начиная с мамы, продолжая Мещеряковым, Ильенковым, Бим-Бадом, и ещё многими-многими. В одиночку, без поддержки, моя судьба нереальна. Но это успех не благодаря, а вопреки социальным условиям, существующему общественному строю, особенно постсоветскому. В этом году параллельно с украинским беспределом в России учредили Фонд поддержки слепоглухих «Со-единение», президент — Дмитрий Валериевич Поликанов. Поездив по стране и за границу, руководители фонда ознакомились с положением слепоглухих, и развернули бурную деятельность, запустили ряд проектов. Я очень рад их энтузиазму, и очень надеюсь, что среди проектов приоритетное место займёт и трудоустройство слепоглухих, с учётом индивидуальных особенностей, в том числе «ума». Может быть, хотя бы единицы при поддержке Фонда смогут получить и высшее образование, хотя это, конечно, всегда будет путь именно для единиц, а для большинства — что-нибудь вроде УПП. Ещё недавно была полная безнадёжность, но с появлением Фонда — забрезжила надежда. В нашем тифлосурдоболоте появилась проточная свежая струя. «У меня тоже „философский“ вопрос, который, как мне кажется, еще никем не освещался и очень интересен. Собственно, я его всем задаю. Звучит так: Мы сейчас много говорим о необходимости участия семьи, особенно, мамы, в ранней помощи (даже до специалистов, с рождения) своему больному малышу. И как-то забываем спросить самих выросших детей — а как они воспринимают такую „работу“ с ними? Я видела, как мама занималась со своим ребенком с синдромом Дауна практически с 3-мес. возраста — и ребенок, сколько я его наблюдала, интеллектуально развивался в соответствии с возрастным и нормами здорового. Да и мой сын, несмотря на диагноз ЗПР в 2,5 года, заканчивающий сейчас историко-архивный институт РГГУ, тоже, думаю, неплохой показатель. Но, сколько себя помню, у меня и тогда и сейчас было ощущение насилия над личностью ребенка. Или, я ошибаюсь? Поэтому, хотела бы услышать Ваше мнение. Я помню, с какой нежностью Вы говорили о маме. Но, никогда не рассказывали подробности: вот самый ранний период, до интерната — как это было? Поделитесь? Буду очень благодарна». Не очень понимаю, что Вас интересует. Роль моей мамы в моей судьбе? Решающая, и я никогда не упускал случая это подчеркнуть, в том числе даже в таком уж никак не лирическом жанре, как диссертация — кандидатская и докторская. В интервью тоже много рассказывал, и на всевозможных встречах. Вот завтра будет традиционная встреча с группой семейной логопсихотерапии, темы беседы мне уже «заказаны», но каков бы ни был «заказ», маму не забудем. Никаких специальных занятий мама со мной не вела. Ну разве что, в первые осенние каникулы как-то поспособствовала овладению мною брайлевской грамотой. Все в классе уже научились, а я забуксовал. На каникулы мне дали брайлевский букварь, а маме посоветовали взять обычный, для зрячих детей. И, используя оба букваря параллельно, мы, уж не знаю как, осилили премудрость. В основном же, мама просто всегда меня поддерживала. Моя мама договаривалась о транспорте у себя на работе, и книги мне на летних каникулах возили целыми грузовиками. Когда я уехал в загорский детдом, мама освоила систему Брайля, и письма мне писала по Брайлю, считая унизительным, чтобы между нами кто-то посредничал. Позже, переехав жить ко мне, много печатала на брайлевской машинке — пока я дрых без задних ног, она успевала за четыре — пять утренних часов перепечатать статью из газеты, или кусок научного текста, ворча, что вроде всё по-русски, а пересказать не может. (кстати, в детстве меня всё вресмя просила пересказывать прочитанное, и я в итоге знал наизусть всю пушкинскую «Сказку о царе Салтане».) Чтобы в премудром тексте чего не пропустить по причине непонимания, клала линейку, и по мере перепечатки передвигала, всегда зная, что уже перепечатано, а что ещё нет. Так она работала до самого инсульта, который случился незадолго перед защитой мною кандидатской диссертации. Когда я защищался, она была в больнице, и все подаренные мне цветы по моей просьбе отвезли в её палату. Моя мама меня не «вела», но всегда, неизменно, поддерживала во всём судьбоносном, особенно в учёбе, творчестве, здоровье и общении. То есть, по возможности поддерживала и удовлетворяла мои главные духовные потребности. НЕикогда не ограничивалась только физическим уходом. И мне совершенно непонятно, о каком «насилии» Вы толкуете. В наших с мамой отношениях ничего подобного не было. Она была очень нежна, но как только дело касалось учёбы или здоровья — непреклонна. Это отразилось и в моей поэме «Свет», написанной сразу после маминой смерти. Так я её и воспринимал: нежна, нежна, а как дело доходит до главного в жизни — непреклонна. Сама при этом плачет, жалеет меня, а — не уступает. Что поделаешь, сынок, нельзя иначе. И когда кто-то из загорских педагогов попросил её отговорить меня от поступления в МГУ, а то, мол, и так слишком умный, а после МГУ буду всё понимать (про слепоглухоту), мама ответила, что учёба ещё никогда никому в жизни не повредила. И не только не стала меня отговаривать, а всячески поддерживала. Уговаривала, чтобы сам сдуру не отказался. А в остальном — говорила, что уже давно не она меня воспитывает, а я её. И позже это стало главной моей психолого-педагогической стратегией. В качестве «Детской Вешалки», я всегда был в отношениях с детьми и подростками ведомым, а они — ведущими. Как говорил мой единомышленник в этом, Юрий Михайлович Устинов: «Тут Их власть, Они — ведущие, мы — ведомые». Учёба, работа — абсолютные ценности, при этом под работой понимается твочрество, а остальное — заработок, дело тоже нужное, но не для души. И даже на албсолютных ценностях не настаиваю, стараюсь устраиваться так, чтобы на них «настаивала сама жизнь», — мол, так получается, иначе нельзя. Чем дальше, тем больше она была моим ребёнком, а не наоборот. Если дети принимают нашу поддержку, в виде ли систематических занятий, или же по мере поступления проблем, как моя мама и как я вслед за ней, — всё в порядке, и нечего взрослым комплексовать по поводу какого-то мифического «насилия». А.В.Суворов. 2 ноября 2014.