Прос - ти... Когда хоронили маму и сестру, я встречал их гробы ещё в моргах, потом сопровождал в ритуальной машине... На этот раз, из-за сломанной ноги, я смог добраться до Васиного гроба только в крематории. До морга мы с гостем из Екатеринбурга Кириллом добрались на такси, а дальше ехали в машине моего друга, Марины Мень. (Мой названный сын Олег в это время был в походе, и хотя он, узнав о скоропостижной смерти моего брата Васи 26 июля, предлагал срочно приехать, мы решили, что в этом нет необходимости, и предложили ему спокойно завершить поход, а мы тут и сами справимся)... Потом, уже возле крематория, гроб ждал своей очереди в ритуальной машине, а мы - в теньке на лавочке, я в своей инвалидной коляске. Потом меня, очевидно, везли за гробом в крематорий, и только там я наконец смог прикоснуться - и к гробу, и к брату в нём. В изножье я положил десяток гвоздик, а потом дал задний ход и затормозил у изголовья. Конечно, прежде всего нашёл ледяные руки, потом осмотрел (ощупал) лицо и добрался до остриженной наголо макушки, - Вася эту моду сдул несколько лет назад у меня, и остался ей верен, а меня, конечно, такого арбузоподобного по телевидению снимать не хотели... Так что стрижкой моей уже лет пять заведует мой названный сын, Олег. На Васе был костюм, пиджак, вроде, великоватый. Без галстука. Отчётливое лицо, с горбинкой нос, тонкие губы, плотно закрытые глаза. И щетина за лбом - главный признак весёлого Васьки, который из парикмахерской при любой возможности шёл ко мне, чтобы я погладил его "шевелюру". Он знал, что мне доставляет удовольствие гладить головы - и лысые, и пушистые. Я молчал. В груди спёрло, выдохнуть было сложно. - Можно говорить, - продактилировал мне Володя Богуславский, мой давний друг. Я с трудом перевёл дыхание и заговорил. - Где костюмом разжился, малыш? В ритуальной конторе снабдили? Я терпеть не могу костюмов, пускай меня хоронят в шортах! Гроб слегка сдвинулся вперёд. Потом пришло в голову, что меня так деликатно торопили. - Ты всегда, все свои сорок шесть с половиной лет, был ребёнком. Не в счёте лет дело, а в сути личности. Суть же была такая: ты не верил в мамину смертность - и верил в мамино всесилие. А потому позволял себе пару раз такие выходки, которые реально пахли для тебя тюрьмой - мама вытащит. И она вытаскивала, но чего ей это стоило... Такого обращения с мамой я тебе простить после её смерти не мог - и это очень осложнило наши с тобой отношения. Гроб опять сдвинулся - сантиметров на двадцать. - Со смертью мамы рухнул твой детский мир. Мама смертной оказалась. Но во всесилие мамино ты продолжал верить, а потому срочно занялся поисками "второй мамы". гроб опять сдвинулся, и мне пришлось немного передвинуть коляску вслед за ним. - Я-то всегда считал, что мама бывает только одна, вот пап может быть несколько. У меня - кроме нашего с тобой папы - философ Эвальд Васильевич Ильенков, педагог Борис Михайлович Бим-Бад... А мама бывает только одна. Гроб опять сдвинулся. - Ты же на роль второй мамы сначала прочил сестру, потом - нашего большого екатеринбургского друга, Тамару Ивановну Кузнецову, которая тоже умерла 31 марта этого года, и наконец, после женитьбы - тёщу, Ирину Ивановну. Гроб дрогнул, сдвинувшись. Я опять подтянулся за ним. - Последние полгода ты зачастил на Донское кладбище. К праху первой и единственной мамы. Чуть не каждую неделю ты отчитывался передо мной об этих поездках. Говорил: "Мама в гости зовёт. Спрашивает, что мы в гости к ней не ходим". Звал меня как-нибудь с собой, но я то занят, то болен... Так и не пришлось, а я тоже хотел съездить вдвоём с тобой. Гроб опять сдвинулся. - И вдруг - ты слинял не в гости, а насовсем. Дозвалась мама... Движение гроба. Мне опять пришлось его догонять на коляске. - Ну что ж, малыш, я последнее время относился к тебе всё теплее, не злился уже за маму, да и все мы хороши по отношению к нашим родителям, каждый по-своему. Мне тоже есть в чём покаяться - и перед мамой, и перед тобой, и перед сестрой. Иди к маме. Хорошо всё-таки, что я последний остался из нашей семьи, хоть достойно провожаю тебя в последний путь. Мне теперь спокойнее доживать... Доделаю свои дела - и к вам. Движение гроба. - Во мне больше нет на тебя зла, уже довольно давно. И ты меня за всё нехорошее - прос - ти... После меня уже никто не стал выступать. Гроб двинулся куда-то, где он должен был ухнуть вниз. Я успел заметить, как Брата полностью накрыли чем-то, и лицо тоже. Меня повезли к выходу из крематория, а вдогонку распорядительница выражала нам искренние соболезнования - мне это переводили на ходу. Это было 30 июля. Сейчас - девять дней. В моей жизни - пауза. Со смертью брата закончилась моя четвёртая жизнь. Я прикинул, и вот что получилось: первая моя жизнь - до поступления в Загорский детский дом; вторая - с поступления в детдом до окончания МГУ; третья - с поступления на работу в Психологический институт до смерти мамы; со смерти мамы до смерти брата - четвёртая. А теперь, с 5 августа, с приезда из похода моего сына, начнётся пятая жизнь. Последняя. Пока же он не приехал - пауза. Жду его... Думается, теперь мы с сыном станем ещё ближе, чем раньше. И когда он приедет, встретимся как бы заново - из-за смерти Васи. Я верю, что всё будет хорошо, но какой-то поворот, и что-то как-то иначе и впервые... Пятая жизнь. А Васю мы доведём до мамы. Купим урну, закажем надгробную плиту и фотку на неё. Будем навещать. Вся наша "четырехкомнатная квартира" в колумбарии теперь моя - три заполненные ниши и одна пустая. Пока живы были сестра и брат, они, разумеется, были хозяевами своих ниш... -Эх ты, малыш... Прос - ти... Александр Васильевич Суворов. 3 августа 2010.